Молчание как элемент литургии

[Neta]

Молчание в Евхаристии – это не искусственная тишина внутри человека. Во время литургии Слово Божие выражает себя во всей полноте, побуждая христиан непрестанно обновлять свою жизнь, так, чтобы “слова, услышанные во время богослужения, нашли свое воплощение в жизни” (Апостольское послание Святейшего Отца Иоанна Павла II по случаю 40-й годовщины провозглашения Конституции о Литургии «Sacrosanctum Concilium»).

 

Здесь сразу вспоминается святой Франциск, который настаивал на необходимости возвещать Благую Весть каждому встречному и в любых обстоятельствах. А если действительно будет в том необходимость, – добавлял он, – то для этой цели можно воспользоваться словами. Как мне думается, речь шла не о тишине как таковой, а о тихом и тайном свидетельстве жизни Евангелием.

Связь между Евхаристией и тем, как мы живем, невозможно переоценить: нам бы вообще понять и оценить ее значение. Если Евхаристия является для нас всего лишь церковным долгом или праздничным хэппенингом, ее влияние на преображение нашей жизни в более евангельскую будет незначительным. Лишь в том случае, если мы погрузимся в ее глубину, ее завершающее воззвание “идите в мире” приобретает особое значение – в противном случае в нас останется та же суетность, с которой мы на нее пришли.

 

Тишина открывает нам действенность Таинства Евхаристии, сокрытую за словесными формулами, которая должна преображать нашу жизнь. Это означает, что если мы символически делимся во время нее плодами земли, нам будет проще служить царству справедливости. Всем нам дано одинаковое количество хлеба и вина. И хватило на всех. Разве не означает это, что если наша жизнь должна стать евхаристической, то мы должны трудиться ради справедливого распределения богатств нашей земли, освобождения узников и заботы о тех, кого отвергло общество?

 

Мистическое содержание Евхаристии имеет далеко идущие следствия. Разве Фома Беккет и Оскар Ромеро не были убиты именно во время молчаливого момента пресуществления?

 

Евхаристическая тишина изъясняет нам также истинное значение мира как плода ненасилия. Ибо как мир – это не только безопасное бегство из театра событий, так и тишина – не просто отсутствие шума. Евхаристическая Жертва напоминает нам о том, на что обратил внимание Рене Жирар, в своих трудах указывая на взаимосвязь насилия и священного. Оказывается, в ранней Церкви многие языческие жрецы просили Рим о крещении, но они видели себя не в качестве слуг Бога, а как причастников религии. Для них важен был профессионализм в строго соблюдаемых словах и жестах кровавых обрядов жертвоприношения согласно общепринятым ритуалам.

 

В отличие от них, христиане быстро осознали, что Евхаристическая Жертва Христа – это другое. Это было самопожертвование, движимое любовью, и вместе с ним иссякла потребность торговаться с Богом о милости. По мнению Жирара, приобретение Божьего прощения путем заклания жертвенных козлов было ничем иным, как способом контролировать в обществе насилие. В то же время крест, который стоит на христианских алтарях, означает прерывание бесконечной цепи насилия в мире. Любви жажду, а не кровавой жертвы, познания Бога больше, чем всесожжений, – взывал пророк Осия, а вслед за ним повторил это и Иисус (Ос.6:6 и Мф.9:13). Если нашему участию в святой Мессе будет недоставать тишины, выражающей уважение и почтение к ее таинственной глубине, то мы легко придем к ее ложному с богословской точки зрения толкованию как обряда умилостивления разгневанного Бога. Молчание в святой Мессе, понятое в духовном, а не законническом смысле, извлекает из нее силу Таинства как орудия мира и справедливости. Мира невозможно достичь с помощью насилия, а в Боге нет ни насилия, ни гнева.

 

 

Последний предсмертный урок и благословение Иоанна Павла II прошли в молчании. Следует заметить, что под конец жизни, повторяя свое учение о святости жизни, неприятии смертной кары и неэтичности войны в Ираке, Папа Римский все чаще подчеркивал мистическое, таинственное значение Евхаристии. Здесь мы видим очевидную связь между ненасилием и созерцанием. Разве это не два основным столпа учения Иисуса и вечная истина, заключенная в Евангелии?

Таким образом, следствия молчания в святой Мессе приводят нас к сердцу нашей веры и сути современной евангелизации. Ибо дело здесь не только в том, что происходит во время мессы: важно то, в нашем существовании истинно, важна та нить, из которой мы прядем ткань нашей повседневности. Мне кажется, что именно с этой целью Иоанн Павел II и связал опыт литургической тишины с созерцательным обновлением Церкви. В мире, находящемся под непрестанным обстрелом шума и стресса, он подчеркивал необходимость возвращения Церкви к своим духовным корням, чтобы через них учить созерцательной молитве.

Опыт, которому в наших общинах должно быть уделено повышенное внимание, это молчание, – писал он. Джон Мейн, умерший в 1982 году, заметил то же самое: величайшим вызовом для современного человека является открытие заново ценности молчания и тишины. Отец Джон понимал, что если не вернуть молитве ее созерцательность, невозможно будет во всей полноте пережить значение Таинств.

 

Литургическое понимание молчания и тишины, по мнению Иоанна Павла II, переросло в современную духовность. В обществе, живущем во все большей спешке, оглушенном шумом, рассеяном сиюминутными проблемами, открытие ценности молчания – это вопрос выживания. Не случайно даже вне христианства получают развитие практики медитации, за основу берущие сосредоточение. Так почему не начать с педагогической смелостью учить молчанию, используя особенности христианского опыта? Посмотрите на пример Иисуса, который “вышел и удалился в пустынное место, и там молился” (Мк. 1:35). В литургии, кроме различных моментов и знаков, не может не быть и молчания (Spiritus et Sponsa).

 

Понтифик вновь обращается к повторенному не раз в Послании призыву возлюбить молитву. Добавим, что обучение созерцательной молитве на уровне прихода или епархии – это естественный плод растущей литургической тишины. И нам нужно отважиться на первый шаг – создать пространство молчания после Причастия, организовать медитативную группу в приходе. В Церкви, которая является живым духовным Телом Христа, его пастырям нет нужды забивать себе голову излишне глубоким системным анализом. В первую очередь, они должны молиться и воодушевлять верных, призывая к более глубокой молитве. Сегодня это может требовать большого мужества при составлении программ формации для детей и молодежи. Эта “педагогическая смелость” уже имеет место в епархии Квинсланд, а также во многих католических школах во всем мире, в которых дети учатся практике Христианской Медитации.

Живительная тишина после Литургии Слова, гомилии и Причастия пробудит, или, точнее сказать, поможет пробудить жажду, которая присуща и Церкви, и всему миру. Обучение созерцательной молитве лучше покажет нам, как жить в Духе, ибо мы живем так, как молимся. И Евхаристию мы также совершаем так, как молимся. В жажде созерцания – вся наша надежда, а открытие ценности молчания – это вопрос жизненной важности (Spiritus et Sponsa).

Конференция о.Лоренса Фримена OSB

(с) перевод: Братство святой Биргитты.

[jaraven]

я как раз сталкивался с "принудительным молчанием", когда целебранс побывал на конференции о литургической тишине и потом пытался ввести это в жизнь. Море неловкости. И только в Тынце понял, что это работает и как оно должно быть.