"Дон Камилло". Читать и смотреть

[Neta]

"Давно хочу начать писать о кино. Только очень жаль, что времени нет. Столько есть замечательных фильмов, которые мало известны широкой публике и, которые не только стоит посмотреть христианам (можно и в пост), но обязательно нужно посмотреть. Т.к. поднимают они вопросы важные и есть о чем поговорить/обсудить.

 

Сегодня вспомнилось о дивной многосерийной картине про Дона Камилло.

 

Прежде всего об авторе фильма. Снят он был по произведениям одного из самых знаменитых итальянских писателей Джованнино Гуарески (1908-1968). Главный персонаж его произведений — приходской священник по имени дон Камилло. Это умный и добрый человек, который живет в маленьком городке Пьяченце в Паданской равнине. Действие происходит в послевоенной Италии, когда к власти по всей стране (и не только в Италии) пришли коммунисты и у дона Камилло начались проблемы (мы все знаем их очень хорошо). Мэром города был избран туповатый коммунист Пеппоне, с которым дон Камилло вместе воевал в сопротивлении и с итальянскими чернорубашечниками, но после войны они стали по разные стороны баррикад.

 

В 1952 году вышел первый фильм про дона Камилло с великим Фернанделем в главной роли - "Маленький мир дона Камилло". В героя Фернанделя нельзя не влюбиться. Особенно когда наблюдаешь за его трогательными беседами со Христом. Да, да, именно беседами - Дон Камилло во всем советуется со Христом и Господь ему всегда подает мудрый совет. Это не шизофрения и не прелесть, как могут подумать некоторые православные. Господь всякий раз напоминает своему верному слуге, что Он Господь всех людей, даже коммунистов, а священник должен любить каждого человека, в каждом видеть творение Божие - и в том, кто приходит в храм, чтобы помолиться, и в том, кто приходит, чтобы его закрыть. Искренняя, горячая вера, чистое сердце дона Камилло охраняют храм Божий от разорения, но ему приходится прилагать немало усилий, чтобы противостоять коммунистическим проповедям Пеппоне и его сторонников.

 

В 1952 году этот фильм сделал самые большие сборы в итальянском прокате. После него вышло несколько фильмов: "Возвращение дона Камилло", "Дон Камилло в России".

 

Фильм еще раз поднимает вопрос о допустимости сопротивления злу силой. Должно ли быть добро с кулаками. Причем речь не идет о драке как таковой. Речь о противостоянии злу, антихристианству, антиклерикализму".

 

Георгий Гупало,

Генеральный директор издательства "Даръ"

 

 

Текст полностью здесь: https://gm-dar.livejo...com/132460.html

[Drogon]

Да, хорошие фильмы. Всего их пять, если не ошибаюсь.

[Sandra889]

"Дон Камилло в России"?!..

[Neta]

Классные фильмы. Сандра, посмотри. Не пожалеешь.

[Drogon]

Есть и в России.

[Marishkin]

Рецензия ужасна.

Фильмы прекрасны .

[Neta]

А это не рецензия. Это впечатления зрителя. Мне нравится.

[Marishkin]

Тут, кстати, какое-то мероприятие намечается: https://www.dbiblio.o...41-11&Itemid=76

 

УПД: не заметила, что Нета уже повесила в соседней теме, сорри.

[Наталия]

Я тоже рекомендую.

[servusDei]

"Дон Камилло в России"?!..

 

imho, это самая прикольная часть

[Гость rycerz]

Еще не смотрел. Мне дико нахваливал Немо.

[Neta]

Может, вам и не надо смотреть?

[Гость rycerz]

?!!!

[Neta]

Такой дореформенный дон Камилло вам не понравится.

[Гость rycerz]

Если Вы думаете, что в нашей среде на своими не смеются....

[Drogon]

А что именно Дон Камилло делал в России?

 

Вам весь фильм пересказать?

[Nemo]

Фильмы великолепны. Посмотрел два. В России и 78 года. Юмор зашкаливает! Причем не злой, и много выше пояса. Когда дона Камилло спасали от голодовки, у меня случилась истерика. В хорошем смысле.

Далее тут прочел, типа такой образ дореформенного священника не понравится тради. Когда дон Камилло вычитывает бревиарий под обложкой Ленина, это что то. Знаю пару нынешних. Не вычитывают

[Marishkin]

Дон Камилло настоящий тради. Одни кулаки чего стоят. И вообще красавец .

[Neta]

 

СВЕТИЛЬНИКИ И СВЕТ

 

Дон Камилло устремил взгляд на Распятие в главном алтаре и сказал:

— Господи, на свете слишком много всего устроено как-то не так.

— Не думаю, — ответил Христос. — В настоящий момент только люди поступают как-то не так, а все остальное работает отлично.

Дон Камилло походил немного вдоль солеи и снова остановился перед Распятием.

— Господи, а если я буду считать: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь и дальше, миллион лет буду считать, не останавливаясь, я доберусь до конца?

— Нет, — ответил Христос, — ты будешь, как тот человек, что прочертил круг по земле и идет по нему, приговаривая: «Когда я уже доберусь до конца?» Нет, так у тебя никогда не получится.

Дон Камилло в мыслях своих уже шагал по кругу и чувствовал, что ему не хватает дыхания, как это обычно происходит с теми, кто на секунду пытается высунуться в окошко, которое открывается в вечность.

— Но все же у чисел должен быть конец, — настаивал дон Камилло. — Ведь только Бог бесконечен и вечен. Если бы числа были бесконечны, они были бы равны Богу.

— Дон Камилло, что ты прицепился к числам? Что они тебе сделали?

— Мне кажется, что с людьми что-то не так именно из-за чисел. Люди открыли для себя числа и измеряют ими вселенную, как будто ее определяют числа.

Когда дон Камилло разгонялся до четвертой передачи, остановить его было невозможно. Он долго еще рассуждал, потом поток иссяк, а он все продолжал ходить по пустой церкви. Наконец он снова застыл перед главным алтарем.

— Иисусе, не оттого ли люди отчаянно пытаются спрятаться за магией чисел, чтобы оправдать свое бытие в качестве мыслящих существ?

Дон Камилло умолк, охваченный неясной тревогой.

— Значит ли это, Господи, что все идеи, все мысли на свете закончились? Что люди уже перемыслили все мыслимое?

— Дон Камилло, поясни: что ты имеешь в виду, когда говоришь о мысли?

— Для меня, бедного деревенского священника, мысль — это светильник. Он зажигается в беспросветной тьме человеческого невежества и освещает что-то новое в величии Творца.

 

Христос улыбнулся.

— Знаешь, твой образ светильника не так уж далек от истины, мой бедный деревенский священник. Сотня людей была заперта в огромном темном помещении, и у каждого было по светильнику. И вот кто-то один свой светильник зажег. Люди смогли увидеть друг друга и узнать. Потом еще один зажег свой светильник и обнаружил какой-то предмет, бывший в том помещении. Один за другим зажигались светильники, и все новые и новые вещи выступали из тьмы. Наконец все светильники были зажжены, и люди познали все, бывшее в помещении, а были там вещи прекрасные и удивительные. Но видишь ли, дон Камилло, светильников было сто, а мысль — только одна: надо было зажечь сто светильников, потому что только при их общем свете можно было разглядеть все богатство помещения. Свет одного фитилька был лишь сотой долей единого светового потока, сотой долей одной мысли — о существовании и бесконечном величии Творца. Как если бы кто-то, разбив статую, раздал каждому по осколку. Разве у них в руках оказались сто статуй? Нет, но по осколку от той единственной. И все эти люди искали друг друга, чтобы попытаться сложить свою статую. Много получалось искаженных версий, пока наконец каждый кусочек не встал на свое место, не подошел к остальным. Но в конце концов они сложили ее. Уразумей, дон Камилло, что свет сотни светильников — это Истина, откровение, но каждый человек должен был зажечь свой светильник. Когда они зажгли их все, то увидели всё, и должны были быть счастливы. Но каждый человек уверовал, что красота найденных им вещей принадлежит не общему Творцу, а свету его светильника, который выхватывал из пустоты тьмы прекрасные вещи. Кто-то из них застыл в преклонении перед своим светильником, остальные разбрелись кто туда, кто сюда. И великий свет распался на сто тусклых огоньков, каждый из которых мог выхватить из тьмы лишь малую часть Истины. Дон Камилло, пойми, чтобы обрести свет Истины, нужно, чтобы сотня светильников собралась вновь воедино. А пока люди бродят, лишенные веры, каждый при свете одного лишь слабого своего огонька, мир вокруг кажется темным, страшным и тоскливым. Они не могут осветить его целиком и цепляются за каждую мелочь, которую удается выхватить из тени с помощью бледных всполохов их одиноких огней. Не существует множества мыслей. Есть одна Мысль, одна Истина, в которой собраны тысячи и тысячи фрагментов. Но люди не могут больше ее видеть. Мысли не могут закончиться потому, что Мысль одна и она — вечна, но нужно, чтобы люди вернулись в центр того огромного помещения и встретились там все вместе.

 

Дон Камилло развел руками и вздохнул.

— Господи, но вернуться невозможно. Масло своих светильников эти несчастные пустили на смазку автоматов, пулеметов и машин.

Христос улыбнулся.

— Дон Камилло, в Царствии Небесном масло изливается ручьями и потоками.

 

Джованнино Гуарески. "Малый мир. Дон Камилло".

Перевод Ольги Гуревич

[Neta]

 

ЖЕЛТОЕ И РОЗОВОЕ

 

... Дело шло к Рождеству. Пришла пора вынимать из ящика вертепные фигурки, чистить, подкрашивать, приводить в порядок. Был уже поздний вечер, а дон Камилло все сидел за работой. Кто-то постучал в окно, и дон Камилло пошел открывать — это был Пеппоне.

Пеппоне сел, а дон Камилло вернулся к своей работе, оба молчали.

— Черт побери! — внезапно воскликнул Пеппоне в ярости.

— Тебе больше некуда было идти богохульствовать? — невозмутимо поинтересовался дон Камилло. — В парткоме поругаться было нельзя?

— И в парткоме уже не поругаешься, — пробормотал Пеппоне. — Приходится давать объяснения.

Дон Камилло начал наносить белила на бороду святого Иосифа.

— В этом поганом мире честному человеку жить не дают, — еще через несколько минут воскликнул Пеппоне.

— С чего это ты вдруг об этом задумался? — спросил дон Камилло. — Ты что, стал вдруг честным человеком?

— Я всегда им был.

— Это что-то новенькое! А я бы никогда и не подумал.

Дон Камилло все еще красил бороду святого Иосифа. Потом перешел к покраске его плаща.

— Вам тут еще долго? — сердито поинтересовался Пеппоне.

— Ну, если ты мне поможешь немножко, то скоро закончу.

 

Пеппоне был механиком. Руки у него были каждая величиной с тачку, пальцы — огромные, негнущиеся. Но если кому-нибудь нужно было починить часы, он шел к Пеппоне. Потому что мир устроен именно так: огромные мужики созданы для крохотных штучек. А Пеппоне мог с одинаковым мастерством выточить кузов автомобиля и резьбу на спицах тележных колес.

— Еще чего не хватало: святых разрисовывать! — фыркнул Пеппоне. — Пономарь я вам, что ли.

Дон Камилло порылся в ящике, достал оттуда что-то розовое, размером с воробья, и протянул Пеппоне. Это был Младенец.

Пеппоне сам не заметил, как фигурка оказалась в его руке. Он взял кисточку и начал тонкую работу. Они сидели по разные стороны стола и работали, не видя лица друг друга, потому что между ними ярко горела масляная лампа.

— Поганый мир! — сказал Пеппоне. — Никому нельзя доверять, если хочешь что-то сказать. Я даже на себя самого не могу положиться.

Дон Камилло был полностью сосредоточен на своей работе: нужно было заново нарисовать лицо Марии. Дело ответственное.

— А мне ты доверяешь? — спросил он Пеппоне безразличным голосом.

— Не знаю.

— А ты попробуй мне что-нибудь сказать — и поймешь.

 

Пеппоне закончил рисовать Младенцу глаза — самое сложное. Подкрасил красным крошечный рот.

— Бросил бы я все… — сказал он, — но не могу.

— А кто тебе мешает?

— Помешать мне? Да я! Возьму дубину и целый полк свалю!

— Ты боишься?

— Я никогда в жизни никого не боялся!

— А я боюсь. Знаешь, Пеппоне, иногда мне страшно.

Пеппоне обмакнул кисточку в краску.

— Ну, иногда и мне страшно, — еле слышно ответил он.

Дон Камилло вздохнул.

— Пуля прошла сантиметрах в четырех от моего лба. Если бы я в этот момент не качнул головой назад, я бы тут же дал дуба. Это было чудо.

 

Пеппоне закончил с лицом и освежал краску розового тела Младенца.

— Жаль, я в него не попал, — тихо сказал Пеппоне. — Я был слишком далеко, к тому же деревья мешали.

Кисточка дона Камилло замерла.

— Нахал три ночи ходил вокруг дома Пицци, чтобы тот, другой, не пришил мальчишку. Мальчишка, должно быть, видел, кто стрелял из окна в отца. И тот это знает. А я ходил вокруг вашего дома. Потому что понимал, что он знает и то, что вы знаете, кто застрелил Пицци.

— Он — кто?

— Не знаю. Я увидел издалека, как он идет к окошку бокового придела. Но я не мог выстрелить в него раньше, чем он что-нибудь предпримет. Как только он выстрелил, я тоже выстрелил. Но промахнулся.

— Благодарение Богу! — сказал дон Камилло. — Я ведь знаю, как ты умеешь стрелять. Значит, чудес было два.

— Кто же это был? Только вы и мальчишка знаете это.

Дон Камилло заговорил, медленно подбирая слова.

— Да, Пеппоне, я знаю, кто это был, но никакая сила в мире не сможет вырвать у меня тайну исповеди.

Пеппоне вздохнул и продолжил рисовать.

— Но что-то тут не так. Мне кажется, что все на меня смотрят теперь по-другому. Все, даже Нахал.

— Наверное, и Нахал чувствует то же самое. И все остальные, — ответил дон Камилло. — Все теперь боятся друг друга, и каждый, говоря, чувствует, что вынужден обороняться.

— Почему так?

— Давай не будем говорить о политике, Пеппоне.

 

Пеппоне опять вздохнул.

— Я чувствую себя, как в тюрьме.

— Из каждой тюрьмы в этом мире можно убежать. Всегда есть дверь. Тюрьма только для тела. А тело не имеет такого уж большого значения.

Младенец был готов, он сиял свежей краской на фоне темной ладони Пеппоне. Пеппоне посмотрел на него, и ему показалось, что рука ощущает живое тепло маленького тела. И он перестал думать о тюрьме.

Он нежно положил розового Младенца на стол рядом с Марией.

— Мой сын учит рождественское стихотворение, — гордо объявил Пеппоне. — Каждый вечер я слышу, как они с мамой повторяют его перед сном. Он вундеркинд!

— Знаю, — подтвердил дон Камилло. — Стихотворение для епископа он тоже замечательно выучил.

Пеппоне напрягся.

— Это было подло с вашей стороны! — воскликнул он. — Вы мне еще заплатите.

— Смерть и расплата всегда могут подождать, — возразил дон Камилло.

 

Он поставил ослика рядом с Марией, склонившейся над Младенцем.

— Это сын Пеппоне, это жена Пеппоне, а это сам Пеппоне, — показал он на ослика.

— А это — дон Камилло, — сказал Пеппоне и поставил рядом вола.

— Вот. Животные всегда друг друга поймут, — заключил дон Камилло.

За дверью Пеппоне поджидала та же мрачная падуанская ночь, но у него было спокойно на сердце: он все еще ощущал в ладони тепло Младенца.

В ушах у него звучало стихотворение, которое и он уже успел выучить наизусть.

— Когда он прочтет мне его в сочельник, как будет прекрасно, — радостно подумал Пеппоне. — И когда на всем свете править пролетарская демократия, поэзия пусть остается. И будет для всех обязательной!

 

* * *

А в двух шагах, за дамбой, неспешно и спокойно несла свои воды река. И она была тоже частью поэзии. Той поэзии, которая началась с сотворения мира и никогда не кончалась. Чтобы скруглить и отшлифовать мельчайший из милиардов камушков на дне, нужны тысячелетия. А следующий камешек станет гладким, когда сменится два десятка поколений.

Через тысячу лет люди будут гонять на реактивных суператомных машинах со скоростью шесть тысяч километров в час. А все для чего? Чтобы замирать с открытым ртом перед тем же гипсовым Младенцем, какого на днях товарищ Пеппоне подновил своей кистью.

 

(Джованнино Оливьеро Гуарески. МАЛЫЙ МИР. ДОН КАМИЛЛО. Перевод О. Гуревич)