"Тарас Бульба" перед судом истории

[Владимир М.]

Польская литературная критика едва ли не сразу выступила с безоговорочно отрицательной оценкой как художественных достоинств этой повести Гоголя, так и ее идейно-исторического содержания. Почин положил известный консервативный литературный критик и прозаик Михал Грабовский. В своей рецензии, написанной по-польски, Грабовский рассматривает все ранее творчество Гоголя, т.е. все, что вошло в циклы “Вечера на хуторе близ Диканьки”, “Миргород” и “Арабески”. В “Вечера”, в частности, входит и не лишенная антипольских акцентов повесть “Страшная месть”, действие которой разыгрывается в козацкой* среде.

 

Но о “Страшной мести” Грабовский не сказал ни слова, все внимание сосредоточив на “Тарасе Бульбе”. Рецензию свою, написанную в форме письма, он сначала опубликовал в русском переводе в “Современнике” (январь 1846), а затем уже в оригинале — в виленском “Рубоне”. Грабовский восторгался “Шинелью”. Понравились ему также “Нос” и “Старосветские помещики”. Но он решительно не принял “Тараса Бульбу”, “ибо, скажу Вам в двух словах, повесть очень слабая”. Книга эта “из числа таких плодов, которые не отнесешь ни к поэзии, ни к истории”. Заранее отвергая упрек в том, что столь резкое суждение могло быть вызвано антипольским звучанием повести, Грабовский напомнил, что в эпопее адресата его письма-рецензии (т. е. в “Украине” Кулиша) “козаки к ляхам дышат во сто раз более яростной ненавистью, но я же воздаю ей должное”.

 

Бросая Гоголю упрек в плохом знании исторических событий, описанных в “Тарасе Бульбе”, Грабовский признавал, что вековые отношения козачества и шляхетской Речи Посполитой отличались немалой жестокостью, но грешили этим обе враждовавшие стороны, Гоголь же всю вину возлагает на поляков. Этот упрек неверен: в “Тарасе Бульбе” не раз говорится о зверствах козаков по отношению к полякам всех сословий, не только шляхты (женщин сжигают заживо, младенцев поднимают на копья и кидают в огонь). Гоголь, продолжает Грабовский, не скупится на шокирующие (как сказали бы мы сегодня) картины, заимствованные из народных сказаний. А ведь в течение “долгих лет раздоров поляков с козаками взаимные поклепы неустанно кружили в народе по ту и по сю сторону”. Украинцы, одаренные “богатым на выдумки воображением”, создавали себе из этого “самые жуткие пугала”.

 

Поддержку народным вымыслам Гоголь нашел в “Истории Русов”, которую приписывали тогда перу православного архиепископа Георгия Конисского (1717-1795), — под его именем она и была издана в 1846 году. И до сих пор спорят, кто же подлинный автор этой книги: одни ученые называют Г.А.Полетику (1725-1784); по мнению других, это или его сын, Василий, или канцлер Александр Безбородко, влиятельный сановник при дворе Екатерины II. Гоголь, скорее всего, располагал не книжным изданием “Истории Русов”, а списком (они тогда во множестве ходили по Украине). Сочинение это, в сущности, было подделкой, собранием невероятных россказней, на что обратили внимание уже современные Гоголю критики, в том числе и Кулиш; в “Рубоне” Грабовский ссылался на его мнение, выраженное в “киевской губернской газете”, где тот доказал, “сколь мало достоверны повествования Коницкого (так у Грабовского!)”. В конце XIX в. выдающийся польский историк Тадеуш Корзон соглашался с теми исследователями, которые утверждали, что “История Русов” — не подлинная летопись, а “самый злобный политический пасквиль, рассчитанный на полное невежество русской публики и литературы”.

 

Но художественная литература управляется своими законами. Здесь зачастую дело решает не достоверность, а красочность повествования. Поэтому так долог перечень писателей, которые полными пригоршнями черпали из рассказанного псевдо-Конисским. Список возглавляет сам Пушкин, тут же оказался и Гоголь. Сравнение соответствующих отрывков “Тараса Бульбы” с текстом “Истории Русов”, проведенное Михалом Балием, показало, что Гоголь частенько обращался именно к этому источнику. Там он отыскал эти россказни, от которых кровь в жилах стынет, — о медных быках, в которых шляхта живьем сжигала козаков, или о католических священниках, запрягавших в свои таратайки украинских женщин. Байка об ужасающем быке попала и в широко распространенные легенды о смерти Семена Наливайко, которого якобы сожгли в бронзовом коне или вол? (на самом деле ему отрубили голову, а затем четвертовали).

 

И тщетно Валентина Горошкевич и Адам Вшосек страстно доказывали (в предисловии к запискам Яновского), что “История Русов” — “грубая подделка, напичканная самой бесстыдной клеветой и откровенной ложью”, “нагромождение из пальца высосанных бредней”, “обливающих грязью всю историю Польши”. Они же охарактеризовали “Тараса Бульбу” как поэтический парафраз “некоторых отрывков апокрифа (т.е. “Истории Русов”. — Я.Т.), проникнутых особой ненавистью к Польше”.

 

Но вернемся к уже цитировавшейся рецензии Грабовского, напечатанной в 1846 году. Грабовский упрекал Гоголя в полном отсутствии реализма даже в деталях, очевидном в сцене казни козаков или знакомства Андрия Бульбы с дочерью воеводы. В повести “родовитая барышня кокетничает с отроком, который пробирается к ней через печную трубу” — такого рода поведение, писал Грабовский, пристало бы скорее читательнице романов Жорж Санд, чем высокородной польке. В заключение критик назвал попросту смешным то, что некоторые русские критики сравнивают Гоголя с Гомером, ибо в “Тарасе Бульбе” сравнение это “относится к трупу, а лучше сказать, к чучелу, соломой набитому, каковое рано или поздно обратится в хлам”. Вопреки приведенным мнениям, вторая редакция повести была встречена на родине автора еще благожелательней, наверное, и потому, что Гоголь усилил в ней уже не только антишляхетские, но и откровенно антипольские акценты. Потому-то повесть “Тарас Бульба” и была включена в “Походную библиотеку” для солдатского чтения. В тоненькой, всего 12 страничной брошюрке было помещено изложение повести, причем особо выпячивалась ее антипольская заостренность, а отрывок о том, как Тарас собственноручно казнит своего сына за измену отчизне, был напечатан целиком.

 

На рубеже XIX и XX веков в результате переработок и сокращений повесть Гоголя заняла свое место и в лубочной литературе. Одна из таких переделок называлась: “Тарас Бульба, или Измена и смерть за прекрасную панну” (М., 1899).

 

Читать полностью.

[Pablo Escodalbar]

Помнится, несколько лет назад перечитал с отвращением.

Тарас - пьяница, бездельник, интриган, клятвопреступник, грабитель, душегуб.

[Marishkin]

Перечитала недавно с неожиданным для себя удовольствием.

[Владимир М.]

Перечитала недавно с неожиданным для себя удовольствием.

Старт-топик или "Тараса Бульбу"?

[Marishkin]

Конечно же, Гоголя.

Сильная всё-таки вещь. Не о "хорошем" или "плохом" Бульбе. О людях в истории, о трагедиях в истории.

Обвинения против поляков даны там в основном в порядке слухов, так что у читателя остаётся право верить им или не верить. Из антипольских моментов в речи рассказчика я помню там только Наливайку, изжаренного в медном быке (это меня здорово шокировало, именно потому, что подавалось как факт рассказчиком).

 

Если же говорить о субъективном восприятии, то для меня как для русского читателя "Огнём и мечом" весь один сплошной антипольский момэнт . А уровень - не сравнить.